 |
| Памятник Нахимову |
В тот самый день — 28 июня 1855 года — Нахимов пребывал в хорошем расположении духа. Назавтра был день Святых Петра и Павла — его именины.
Всяческие попытки удержать адмирала от поездки на бастионы не увенчались успехом. С утра неприятель бомбил третий бастион.
Особой нужды в его присутствии на передовой не было. Да и бумаг, требующих срочного рассмотрения и подписи, скопилось во множестве.
Он никого не слушал. «Как едешь на бастион, — парировал он все доводы адъютантов, — так веселее дышишь».
Осмотрев батареи третьего бастиона и убедившись в том, что все идет, как положено, Нахимов вполне мог бы вернуться. Но ведь совсем рядом находился «жертвенник Севастополя» — Малахов курган, Корниловский бастион, а его он посещал ежедневно.
Адмирал поговорил с защитниками, затем поднялся на бруствер. Сигнальщик подал ему подзорную трубу. Тот нацелил ее на позиции противника.
Адмиральские золотые эполеты, сверкавшие на солнце, были отличной мишенью для неприятеля, и все окружавшие Нахимова понимали это. Штуцерная пуля, едва задев локоть адмирала, ударилась в мешок с землей. Он констатировал: «Они сегодня довольно метко стреляют». Следующая пуля попала выше левого виска. Адмирал упал без единого стона.
Было 6 часов пополудни.
Кадетство
...Могло ли быть иначе? Мог ли он, понимая всю значимость собственной персоны как военачальника и руководителя обороны, поберечь себя? Ответ однозначный — не мог.
Один из современников Нахимова вспоминал, что он дворянин и гордился этим. В основании этой гордости лежали высокие понятия о чести и достоинстве офицера-дворянина.
«Из Павлуши выйдет славный воин», — не раз говаривал Степан Михайлович Нахимов, отставной майор, помещик Смоленской губернии, отправляя сына в Морской шляхетский корпус.
В прошении, поданном от имени недоросля из дворян Павла Нахимова, значилось, что обучен сей одиннадцатилетний отрок «по-российски и по-французски читать и писать и части арифметики».
Более двух лет пробыл П.Нахимов кандидатом в гардемарины (вакансий в корпусе не было) и лишь в 1815-м был включен в список воспитанников.
Будущих офицеров не баловали, занятия шли в три приема: с восьми утра до полудня, с четырнадцати до восемнадцати, с семи вечера до одиннадцати. Из еды утром и вечером полагался кипяток с пеклеванной булкой (из обдирной ржаной муки), в обед и ужин — гречневая каша. Учебное начальство, предвидя будущую суровость жизни морских офицеров, в качестве форменной зимней одежды выдавало легонькие шинелишки, подбитые разве что ветром, да той же утепленности фуражки.
Отметки в кадетском корпусе выставляли не баллами. Между «посредственно» и «отлично» были еще «весьма и очень хорошо», «хорошо», «довольно хорошо». Нахимов не был в числе круглых отличников, хотя по результатам выпускных экзаменов оказался шестым.
Ничего личного
По поводу жизни гардемаринов сохранилось немало мемуаров воспитанников. Вот только записей П.Нахимова, к сожалению, не обнаружено. В его жизни вообще было мало того, что относится к категории личного. Зато достаточно рапортов, донесений, приказов, иных казенных документов. Отсюда интерес ко всему тому, что выходит за служебные рамки. Хотя чем больше узнаешь, тем отчетливее понимаешь, что морская служба и была его личной жизнью.
Боевое крещение П.Нахимов получил в 1827-м в знаменитом Наваринском сражении на корабле «Азов». Он сам описал этот беспримерный морской бой в одном из своих писем так: «В это время мы выдерживаем огонь шести судов... Казалось, весь ад разверзся перед нами! Не было места, куда бы не сыпались книпели, ядра и картечь. И ежели б турки не били нас очень много по рангоуту, а били бы в корпус, то я смело уверен, что у нас не осталось бы и половины команды... О, любезный друг! Кровопролитнее и губительнее этого сражения едва ли когда флот имел!»
Само собой, в письме нет ни слова о собственно заслугах самого П.Нахимова. Зато в представлении командования к награде сказано: «Находился при управлении парусов и командовал орудиями на баке, действовал с отменной храбростию и был причиною двукратного тушения пожара... Мнением полагаю наградить следующим чином и орденом 4 класса».
Резолюция, наложенная императором Николаем I, была краткой, как окрик: «Дать!»
Флот идет к опасности
Первым кораблем, поступившим под его командование, стал корвет «Наварин», за ним — фрегат «Паллада», про который современники вспоминали: «Это был такой красавец, что весь флот им любовался, а весьма многие приезжали учиться чистоте, вооружению и военному порядку, на нем заведенному».
Уже командуя «Палладой», П.Нахимов совершил поступок, который мог стоить ему карьеры. Во всяком случае, после него он стал известен всему российскому флоту.
Дело было так. «Паллада» входила в состав Балтийской дивизии, которую вел Фаддей Беллинсгаузен. Во время плавания выдалось ненастье — дождь, шквалистый ветер. На фрегате удалось запеленговать маячный огонь и определить, что вся эскадра вот-вот наскочит на камни.
«Флот идет к опасности», — сделал сигнал командир «Паллады». Ответа с флагмана не было. Тогда П.Нахимов самовольно сломал походный строй и изменил курс. Ф.Беллинсгаузен, увидев это, отдал приказание всей эскадре следовать за «Палладой».
Это было дерзко. Указать вице-адмиралу на его ошибку!.. А если бы Нахимов и сам ошибся в расчетах? Разбирательство, увольнение с флота. Однако слова императора Николая I после происшедшего были таковы: «Павел Степанович, я тебе обязан сохранением эскадры. Благодарю тебя. Я никогда этого не забуду».
Словом, как раз сигналом «Флот идет к опасности» завершилась служба Нахимова на Балтике. Его ждал Черноморский флот.
Любил ли Нахимов?
Адмирал Лазарев добивался его перевода к себе, а в 1833 году он сам становится главным командиром Черноморского флота (по-нашему, командующим). «Сколько это Нахимову тогда было?» — поинтересуется читатель. Уже 31. Казалось бы, самый возраст, чтобы создать семью. Любил ли Нахимов?
Однажды, только однажды открылся он в письме к другу. Оказывается, что едва выдается свободная минутка, она посвящается... В первый и в последний раз его рука выводит слово «любовь». Кто же она? Начатая им фраза «едва смею выговорить...» обрывается резким: «но кто из нас не был молод? Кто не делал дурачеств? Дай Бог, чтобы дурачество такого роду было со мной последним».
А ведь как хочется узнать! Ну отчего, отчего его тогдашнее увлечение не переросло в настоящее чувство? Внимательно вглядываюсь в портрет: гордый профиль, открытый взгляд. А может, его отвергли? А вдруг тогда случилась человеческая драма, повлиявшая на всю дальнейшую жизнь флотоводца? И так ли верно утверждение о том, что причина личной неустроенности — его привязанность и беззаветная преданность профессии, извечная круглосуточная занятость флотскими проблемами?
Но ведь и Лазарев, и Корнилов, и Истомин, став блестящими военачальниками, оставались-таки отличными семьянинами, а сам Нахимов с удовольствием коротал вечера среди детей Корнилова.
Когда-то, еще будучи гардемарином, П.Нахимов познакомился с жизнью «света». Балы, прогулки, парадные обеды... Нет, шарканье ножкой и любезности а-ля-франсе не пришлись ему по душе. Да и характер иной: проще, прямее, великодушнее.
Без титулов и званий
Его стихия — море, корабли. И еще матросы, которых с приходом на Черноморский флот П.Нахимова перестали числить в бесшабашных кутилах и строптивцах.
Характерная деталь: в разговоре между командирами и подчиненными тогда избегали произнесения титулов и званий. Напротив, офицеры обращались друг к другу по имени и отчеству, видя в этом особую пользу. «Чрез произношение имени все приказания начальника получали приятный оттенок отеческой кротости и исполнялись с любовью; а ответы подчиненных с таким же наименованием старшего придавали всяким объяснениям и оправданиям сыновнюю искренность».
В 1852 году П.Нахимов был произведен в вице-адмиралы. Он получил приказ, курсируя между Крымом и Анатолией, сторожить турецкий флот. Военная ситуация назревала. В конце октября 1853-го П.Нахимов получил официальный манифест о войне: «Война объявлена! Отслужить молебствие и поздравить команду!»
Неприятель стоял на Синопском рейде под защитой шести береговых батарей. У турок — 12 кораблей, у Нахимова — три. Позже подошло подкрепление — еще три корабля и два фрегата.
18 ноября около полудня над русской эскадрой взвился флаг. Выстрел с турецкого фрегата стал сигналом к бою, который продолжался пять часов и завершился полным разгромом османского флота. Ура, Нахимов!
Награды, поздравления... Но горькое предчувствие неминуемой расплаты не покидало в те дни адмирала. И вот он, день 1 сентября 1854 года, знаменательный высадкой союзнического десанта в районе Евпатории.
Князь Александр Меншиков, будучи главнокомандующим, покидал Севастополь и, уводя войска, поручил оборону города П.Нахимову, не вняв, не вникнув в доводы последнего об отсутствии опыта в ведении сухопутной войны.
Завидная участь
Это уже потом был Военный совет, где гордый вице-адмирал Владимир Корнилов призывал принять неравный морской бой и погибнуть с честью. То была самая тяжелая минута в жизни П.Нахимова. Он должен был принять совсем иное решение. О затоплении кораблей.
«...Я в необходимости нахожу затопить суда вверенной мне эскадры и оставшиеся на них команды с абордажным оружием присоединить к гарнизону. Я уверен в командирах, офицерах и командах, что каждый из них будет драться, как герой...»
А после началась 349-дневная Севастопольская оборона, где морскому офицеру П.Нахимову пришлось руководить строительством батарей, формировать батальоны, готовить резервы.
Он не водил войска в атаку, он был любим ими за отеческую заботу о простом люде. 27 марта 1855 года П.Нахимова произвели в полные адмиралы. Получив чин, он издает приказ по флоту: «Геройская защита Севастополя, в которой семья моряков принимает такое славное участие, была поводом к беспримерной милости монарха ко мне, как старшему в ней... Завидная участь иметь под своим начальством подчиненных, украшающих начальника своими доблестями, выпала на меня».
К лету 1855 года уже не было в живых Корнилова и Истомина, и после всякого боя первое, о чем спрашивали друг друга защитники, было: «Жив ли Нахимов?»
18 июня, день битвы при Ватерлоо, был назначен союзниками датой генерального штурма Севастополя. Наступление началось еще до восхода. Французы сражались блестяще, защитники — самоотверженно. Нахимов был в гуще событий. Севастополь выстоял и победил на невероятной силе воодушевления и отваги.
Сохранились свидетельства о том, как недалеко от Малахова кургана умирающий солдат, корчась в муках, остановил верхового: «Постойте, ваше благородие! Я не помощи хочу просить, а важное дело есть!»
Склонившись, офицер услышал: «Скажите, ваше благородие, Нахимов не убит?»
«Нет!» — последовал ответ.
«Ну, слава Богу. Я могу теперь умереть спокойно».
Известие о смертельном ранении адмирала 28 июня 1855 года мигом облетело бастионы. Консилиум врачей определил состояние Нахимова как безнадежное. В отличие от докторов, город продолжал надеяться и ждать. Еще 40 часов, по истечении которых 30 июня 1855 года жизнь адмирала прервалась.
Трогательным было погребение адмирала. 1 июля с 6 часов утра со всех бастионов съезжались люди. Адмиралы и генералы вынесли гроб. Почетный караул выстроился в 17 рядов. Барабанщики ударили «полный поход». Корабли спустили флаги, прогремел пушечный салют. Имя адмирала навсегда вошло в историю русского воинства.
Автор: Евгения ЩЕРБАКОВА
